ДЕТСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ

Истории из книги Светланы Алексиевич «Последние свидетели. Соло для детского голоса».

«ОН ОГЛЯНУТЬСЯ БОЯЛСЯ…»
Показать полностью..
Женя Белькевич — 6 лет.

Июнь сорок первого года…
Я запомнила. Я была совсем маленькая, но я все запомнила…
Последнее, что я запомнила из мирной жизни — сказку, мама читала ее на ночь. Мою любимую — о Золотой рыбке. Я всегда у Золотой рыбки тоже что-нибудь просила: «Золотая рыбка… Миленькая золотая рыбка…». И сестричка просила. Она просила по-другому: «По щучьему велению, по моему хотению…». Хотели, чтобы мы поехали на лето к бабушке, и чтобы папа с нами поехал. Он такой веселый.
Утром проснулась от страха. От каких-то незнакомых звуков…
Мама с папой думали, что мы спим, а я лежала рядом с сестричкой и притворялась, что сплю. Видела: папа долго целовал маму, целовал лицо, руки, а я удивлялась: никогда раньше он так ее не целовал. Во двор они вышли, держась за руки, я подскочила к окну — мама повисла у папы на шее и не отпускала его. Он оторвал ее от себя и побежал, она догнала и снова не пускает и что-то кричит. Тогда я тоже закричала: «Папа! Папа!».
Проснулись сестричка и братик Вася, сестричка смотрит, что я плачу, и она закричала: «Папа!». Выскочили мы все на крыльцо: «Папа!». Отец увидел нас и, как сейчас помню, закрыл голову руками и пошел, даже побежал. Он оглянуться боялся.
Солнце светило мне в лицо. Так тепло… И теперь не верится, что мой отец в то утро уходил на войну. Я была совсем маленькая, но мне кажется, я сознавала, что вижу его в последний раз. Больше никогда не встречу. Я была совсем… совсем маленькая…
Так и связалось у меня в памяти, что война — это когда нет папы…

«Я — ТВОЯ МАМА…»
Тамара Пархимович — 7 лет.

Всю войну я думала о маме. Маму я потеряла в первые дни…
Мы спим, а наш пионерский лагерь бомбят. Выскочили из палаток, бегаем и кричим: «Мама! Мама!». Меня воспитательница за плечи трясет, чтобы успокоилась, а я кричу: «Мама! Где моя мама?». Пока она меня к себе не прижала: «Я — твоя мама».
У меня на кровати висели юбочка, белая кофточка и красный галстук. Я их надела, и мы пошли пешком в Минск. По дороге многих детей встречали родители, а моей мамы не было. Вдруг говорят: «Немцы в городе…» Повернули все назад. Кто-то мне сказал, что видел мою маму — убитую.
И тут у меня провал в памяти…
Как мы доехали до Пензы — не помню, как меня привезли в детдом — не помню. Чистые страницы в памяти… Помню только, что нас было много, спали по двое на одной кровати. Если одна заплакала, то и другая плачет: «Мама! Где моя мама?». Я была маленькая, меня хотела удочерить одна нянечка. А я думала о маме…
Иду из столовой, дети все кричат: «Приехала твоя мама!». У меня в ушах: «Твоя ма-а-а-ма… Твоя ма-а-а-ма…». Мама мне снилась каждую ночь. Моя настоящая мама. И вдруг — она наяву, но мне казалось, что это во сне. Вижу — мама! И не верю. Несколько дней меня уговаривали, а я боялась к маме подходить. Вдруг это сон? Сон! Мама плачет, а я кричу: «Не подходи! Мою маму убили». Я боялась… Я боялась поверить в свое счастье…

«ЖИТЬ ХОЧУ! ЖИТЬ ХОЧУ!..»
Вася, 4 года

Мне никто не верит... Даже мама не верила... Когда после войны стали вспоминать, она удивлялась: «Ты не мог сам это запомнить, ты был маленький. Тебе кто-то рассказал...»
Нет, я сам помню...
Рвутся бомбы, а я цепляюсь за старшего брата: «Жить хочу! Жить хочу!» Боялся умереть, хотя что я мог тогда знать о смерти? Ну, что?
Сам помню...
Мама отдала нам с братом последние две картошины, а сама только смотрела на нас. Мы знали, что картошины эти последние. Я хотел ей оставить... маленький кусочек... И не смог. Брат тоже не смог... Нам было стыдно. Ужасно стыдно.
Нет, я сам...
Увидел первого нашего солдата... По-моему, это был танкист, вот это точно не скажу... И побежал к нему: «Папа!!» А он поднял меня на руки к небу: «Сынок!»
Я все помню...
Я помню, как взрослые говорили: «Он — маленький. Не понимает». А я удивлялся: «Какие странные эти взрослые, почему они решили, что я ничего не понимаю? Я все понимаю». Мне даже казалось, что я понимаю больше, чем они, потому что я не плачу.
Война — это мой учебник истории. Мое одиночество... Я пропустил время детства, оно выпало из моей жизни. Я человек без детства, вместо детства у меня была война.

«ТЁТЕНЬКА, ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ НА КОЛЕНИ...»
Марина, 4 года

А мамку с папой я не нашла. Даже фамилии своей настоящей не знаю.
Подобрали меня в Москве на Северном вокзале.
— Как зовут? — спросили в детдоме.
— Мариночка.
— А фамилия?
— Фамилии не помню...
Записали Марина Северная.
Хотелось все время есть. Но еще больше хотелось, чтобы кто-то обнял, приласкал. А ласки было мало, кругом война, у всех — горе. Иду по улице...
Впереди мама детей своих ведет. Одного возьмет на руки, пронесет, этого поставит — другого берет. Сели они на скамеечку, и она посадила меньшего к себе на колени. Я стояла, стояла. Смотрела, смотрела. Подхожу к ним:
«Тетенька, возьмите меня на колени...» Она удивилась... Я опять ее попросила: «Тетенька, ну пожалуйста...»

«БРАТИК ПЛАЧЕТ, ПОТОМУ ЧТО ЕГО НЕ БЫЛО, КОГДА БЫЛ ПАПА...»
Лариса, 6 лет

Вспомню о моем папе... И о моем братике...
Папа был в партизанах. Фашисты его схватили и расстреляли. Маме женщины подсказали, где их казнили: папу и еще несколько человек. Она побежала туда, где они лежали... Всю жизнь вспоминала, что было холодно, ледяная корка на лужах. А они лежали в одних носках...
Мама была беременная. Ждала нашего братика.
Нам надо было прятаться. Партизанские семьи арестовывали. Забирали с детьми... На крытых брезентом машинах...
Долго сидели у соседей в погребе. Уже начиналась весна... Лежали на картошке, а картошка прорастала... Заснешь, а ночью росточек выскочит и щекочет возле носа. Как жучок. Жучки у меня жили в карманах. В носочках. Я их не боялась ни днем, ни ночью.
Вышли мы из погреба, и мама родила братика. Он подрос, начал говорить, и вспоминаем мы папу:
— Папа был высокий...
— Сильный... Как подбросит меня на руках!
Это мы с сестрой говорим, а братик спрашивает:
— А я где был?
— Тебя тогда не было...
Он начинает плакать, потому что его не было, когда был папа..ц